Павлодар, Петропавловск и Костанай — вот три кита, на которых держится система посмертного донорства в Казахстане. При этом в самой донородающей — Павлодарской — области лист ожидания на пересадку органов практически не уменьшается на протяжении многих лет. Парадоксально, но как в одночасье изменить ситуацию, знают в… мажилисе. На прошлой неделе депутат Гульдара НУРУМОВА просто огорошила общественность идеей легализации купли-продажи донорских органов в Казахстане. Народная избранница уверена: это поможет значительно сократить список больных из листа ожидания.

…В павлодарском лис­те ожидания сегодня 187 человек, из которых пятеро — дети. И список этот с годами только увеличивается. Лишь один павлодарец в прошлом году получил новую почку от донора, и то иногороднего.

Всех этих больных могут спасти чьи-то донорские почка, сердце, печень… Но когда вдруг появляется потенциальный донор, его родственники встают на дыбы. Девять из десяти точно.

Последний такой случай произошел совсем недавно. 53-летняя павлодарка, всю жизнь проработавшая медиком, попала в больницу с инсультом. После первого приступа она выкарабкалась. А вот второй, к сожалению, оказался для неё фатальным. Произошла смерть головного мозга. Возможно, медики не нашли нужных слов, чтобы донести до детей пациентки всю правду о её реальном состоянии. А может, родные (и их тоже можно понять) не смогли принять неизбежное, как за соломинку цепляясь за формулировку “кома третьей степени”, которая во многих медицинских источниках описывается ещё не как конечная.

Результатом этих разногласий стал пост в Facebook, из которого следовало, что врачи не лечат больную, а только и ждут, чтобы пустить её на органы. Родственники требовали консультации главного кардиолога страны Юрия ПЯ. В общем, скандал разгорелся нешуточный. Пост спустя несколько часов автор удалил, как человек образованный, поняв, что если мозг не даёт электрических импульсов, то хоть к каким мировым кардиосветилам обращайся, вердикт будет один.

- С начала этого года это наш третий пациент, который при согласии родственников мог бы стать посмертным донором как минимум для пяти казахстанцев, по жизненным показаниям нуждающихся в пересадке органов. Но во всех этих случаях родные сказали категоричное “нет!”. Все попытки поговорить с родными погибших заканчивались криками, истериками, жалобами в управление здравоохранения, — констатирует региональный координатор по трансплантологии, врач-анестезиолог первой городской больницы Дмитрий ПЕТЕРЕБУХ.

При этом Павлодарская область входит в тройку лидеров среди регионов-доноров. За семь лет павлодарцы предоставили столичным хирургам 12 доноров. Это 60 спасенных жизней. Кому-то пересадили сердце, кому-то — лёгкие, кому-то — роговицу, печень, почки.

- Вся информация о реципиентах, то есть о людях, получивших орган от посмертного донора, у нас конфиденциальная. А я, на­оборот, считаю: чем больше носители чужих сердец, почек, печени будут рассказывать журналистам о своём существовании до операции и полноценной жизни после, тем спокойнее и адекватнее общество будет воспринимать тему посмертного донорства. Ещё лучше было бы организовывать открытые встречи родственников доноров и тех, кто живёт только благодаря тому, что когда-то они дали согласие изъять у своих погибших родных людей органы.

Невозможно остаться равнодушным, когда мать с фонендоскопом слушает, как в незнакомом человеке бьётся сердце её погибшего сына. После такой встречи в рамках научной конференции по транс­плантологии я, тогда ещё просто анестезиолог, явственно осознал, насколько важно это направление и насколько оно у нас не развито, — делится своим видением решения проб­лемы отрицания казахстанским обществом посмертного донорства наш собеседник.

Кстати, именно эта встреча, точнее, воспоминание о ней, помогла доктору Петеребуху не сломаться после первой операции по изъятию органов.

- Это был такой стресс, словами невозможно передать! Родственники после долгих переговоров сначала дали согласие, а когда процесс посмертного донорства был уже запущен, в отказ пошли. И в обморок тут падали, мы их в себя приводили, и кричали на всю больницу. Я столько пачек сигарет, сколько тогда выкурил, в жизни не курил. Думал: все, завершу до конца начатое — и ну его в болото! А потом вспомнил мать с фонендоскопом у сердца реципиента, детей в листе ожидания… — Дмитрий Петеребух задумчиво смотрит вдаль и… замолкает.

- Дмитрий Николаевич, — прерываю его внезапное молчание, — я согласна с тем, что нужно повышать информированность общества о посмертном донорстве. Но, мне кажется, ещё есть недоверие к врачам, когда родственникам видится финансовая заинтересованность медиков в пересадке органов. Вот здесь и начинаются предположения: “врачи не лечат специально”. Расскажите подробнее, как определяют грань между тяжелым пациентом и потенциальным посмертным донором.

- Начну с того, что все операции по пересадке органов, начиная с их посмертного изъятия у донора, входят в гарантированный объём бесплатной медицинской помощи. Исчисляются они миллионами тенге. И ещё раз: все это за счёт бюджета.

Второй момент: в транс­плантологии, как многие ошибочно думают, нет такого понятия, как очередь. Человек может быть сегодня занесен в лист ожидания на пересадку какого-либо органа, а уже завтра быть прооперированным, оставив позади 186 больных, ждущих пересадки с 2015-го или с 2020 года. И это не про взятки. Все зависит от тканевой совместимости. Определяет её кровь на типирование. Результаты лабораторных исследований направляются в Астану, загружаются в информационную систему. И система выдает примерную базу данных, кому подходит донор по тканевой совместимости. К тому времени появляются и все диагностические данные донора: размеры органов, их состояние. На этом этапе реципиенты тоже могут отсеяться. Звонят в итоге тем из них, кому орган донора подходит по максимальному количеству показателей, потому что риск отторжения очень высок.

С 2012 года, когда в Казахстане стали развивать транс­плантологию, впервые пересадив от одного посмертного донора сразу несколько органов, и по сей день повезло лишь одному павлодарцу из листа ожидания. Больше тканевой совместимости ни у кого не было. А павлодарские доноры спасли жизни пациентов из Кызылординской, Алматинской, Западно-Казахстанской областей, из Костаная… Это к вопросу о якобы финансовой заинтересованности врачей. Понятно, что её априори не может быть, потому что никто не знает, кому подойдет тот или иной орган.

Разложил по полочкам Дмитрий Петеребух и процесс перехода пациента в статус посмертного донора.

Постановка диагноза смерть головного мозга — это целая эпопея, к которой региональные координаторы по трансплантологии не имеют никакого отношения. Опять же, чтобы исключить даже малейшую возможность их какой-либо заинтересованности.

Какой бы тяжелой ни была черепно-мозговая травма, каким бы обширным ни был инсульт (это те состояния, которые приводят к гибели головного мозга), речь в любом случае идёт о пациенте, которого нужно вылечить. Обычно это сложные операции. Оценка состояния больного начинается только после того, как организм выведет лекарственные препараты, использованные при наркозе, то есть не ранее 12 часов после операции. Подозрение на гибель головного мозга появляется на вторые сутки, когда действие лекарств уже исключено. И это только подозрение. Окончательный диагноз выставляют в следующие 24 часа, ежечасно проверяя рефлексы головного мозга. Если в стационаре есть ангиограф, то время постановки окончательного диагноза сокращается до 6 часов.

- Ангиография — это 100-процентная диагностика. Там все чётко видно. В случае тотального отсутствия питания мозги превращаются в натуральную кашу. И ничего не изменится ни через 6 часов, если выставлять диагноз с помощью ангиографии, ни через 24, если просто наблюдать за рефлексами мозга, — объясняет Дмитрий Петеребух.

Следующий шаг — врачебный консилиум. Затем ещё финальные тесты. И только после этого трагическое известие сообщают родственникам. Пациент ещё находится на ИВЛ, но все попытки его реанимировать уже бессмыс­ленны.

Координаторам по транс­плантологии о пациенте с уже подтвержденной всеми гибелью головного мозга сообщают замес­тители главных врачей. И вот с этого момента у погибшего человека появляется статус потенциального посмертного донора. Потенциального — не фактического! Окончательное решение остается за родственниками. Трансплантологи приступают к своей работе, только получив их письменное согласие. Но чаще не приступают.

…Что же касается предложения депутата об официальном “разрешении пересадки почек от неродственных доноров на добровольной основе за материальную компенсацию”, то профессио­нальные трансплантологи даже комментировать это не хотят.

- Потому что это курс страны на инвалидизацию своего населения. Мы и оглянуться не успеем, как через несколько лет получим большое количество граждан с одной почкой. А это один из основных показателей, свидетельствующих о бедности страны. Возрастет криминал. Продажа органов казахстанским законодательством запрещена. И так и должно быть впредь! — категоричен в своём мнении Дмитрий Петеребух.

Ирина ВОЛКОВА, фото Андрея ХАЛИНА, Павлодар