Все эти страшные кары не более чем потакание общественным чаяниям. Уже были такие примеры, вспомните, совсем недавно: “Мы ужесточили наказание за причинение вреда животным! Все, победа над изуверами”. В итоге все примерно на том же месте, но есть ощущение мощного рывка вперед. По доброй старой традиции — 15 суток общественных работ, погрязнее, попротивнее. В идеале — с мешочком какахи собак собирать на клумбах. Причём не один из ста, кто попался с шумом, а массово. Животных после этого любить не начнут, но закон зауважают.

Так и с нецензурщиной. Ну какой смысл в том, что теперь вместо потенциальных 17 тысяч тенге штрафа сквернослов заплатит потенциальные 69 тысяч или отсидит не 15 потенциальных суток, а вдвое больше? Тут не сутки важны, а количество прецедентов. Если любой пославший по известному адресу в автобусе, на улице будет знать, что как минимум неприятные моменты ему обеспечены, то за лексикой следить будет гораздо проще. Но пока именно с прецедентами как-то жидко, видимо, азарта нет на небольшой срок сажать. Да и непонятно, как вычленять нарушителей. Кто должен это делать: полицейский с мигалками из машины должен ухо выставить или я сама должна записать хама на диктофон и привести за руку в полицию?

Если осквернение зданий могут зафиксировать камеры, то как я буду доказывать факт нецензурной брани? И считаются ли в этом случае аудиозаписи доказательством? И куда меня пошлют в опорном пункте полиции, если я дозвонюсь ночью и скажу, что пьяная компания под окном матерится? Как-то такие выезды популярностью не пользовались, пока были по 17 тысяч с носа.

Когда заканчиваются серьёзные вопросы, начинается время самых интересных. Больше всего сквернословят дети и строители. Так вот в школе кто будет штрафы выписывать? Там даже по поводу драки не вызывают полицию, не выносят сор из избы. А не встанут ли стройки страны с этим законом?

Нет, ну серьёзно, на каком бы языке ни говорила основная часть рабочих, многие команды и технологические нормы передаются именно с помощью обсценной лексики.

И что делать театрам? Вот только не надо стыдливо вздыхать — сейчас многие молодые или просто смелые драматурги используют ту лексику, на которой мы, собственно, и говорим в обычной жизни. В афишах даже предупреж­дают об этом: мол, спектакль 18+ и “Осторожно, звучит ненормативная лексика”. А если я не испугаюсь, пойду, а потом почувствую себя оскорбленной?

Очень хочется ещё получить список выражений, чтобы знать, на что и как реагировать. Например, “тварь ты дрожащая” — это норм, а “ссыкло позорное” — это 69 тысяч. Или только за мат? Или в зависимости от моей чувствительной психики?

Там, где нет постоянства, нет серьёзных подвижек. Где нет ясности, появляется широкое поле для решений, которые вписываются в нормы закона, но служат не ему, когда предъявить можно за что угодно и кому угодно.

Кстати, у нас, кажется, за плевки обещали сурово карать. Много ваших знакомых поплатились за гнусную привычку? Жить стало лучше? Или надо сразу смерт­ную казнь требовать?

Ещё вдогонку, уж извините за однообразие. Не далее как в октябре нам радостно сообщили: мол, баста, теперь дебилов, выезжающих на закрытые по погодным условиям трассы, будут нещадно штрафовать. Огласите, сколько из попавших в январе в снежный плен спасенных товарищей кроме пледа и тёплого чая от сотрудников ЧС получили ещё и штраф? Кстати, вот обозвала дебилами — это оскорб­ление или констатация?

Получается, что закон удобен для блюстителей закона и для мониторинга соцсетей. Но не самый ли это прос­той путь? Может, надо как-то из соцсетей на улицы городов выходить, в реальность. И не на камеру для отчета, а по закону штрафовать и за плевки, и за жестокость, и за маты. И не важно, насколько суровый будет штраф. Главное — его неотвратимость.

Ксения ЕВДОКИМЕНКО, журналист