У одной моей пациентки отец был патологическим жалобщиком. Прежде чем привести дочь на приём, он предварительно всегда писал жалобу.

Потом приходит, заглядывает, глаза такие добрые, а сам говорит: “Доктор, я на вас жалобу написал”.

Нам, докторам, к жалобам не привыкать. Самим этим фактом нас не удивишь, но чтобы жалобщик потом вот так жизнерадостно извещал об этом, с этим я встретилась впервые. А дед по-доброму успокаивает: “Ничего личного, доктор, вы не обижайтесь, работайте, как работали, просто ответ дайте”.

Легко сказать — не обижайтесь. После первой жалобы меня так пропесочили! Расследование организовали. Заставили сто объяснительных писать. Ничего противоправного не обнаружили, но слушать все равно не стали. Внесли предупреждение за плохую разъяснительную работу.

Проходит какое-то время, дед снова жалобу пишет. Уже в управление здравоохранения. Главврач в бешенстве.

Я пишу в объяснительной: “Приехал за рецептом без дочери в нерабочее время”. Никто не слушает. Опять давай расследовать. На тот момент я была заведующей амбулаторией. Всю амбулаторную службу проверили. В итоге нашли, конечно, к чему прицепиться, объявили выговор.

Я этого деда видеть не могла. Проходит несколько месяцев, он снова заглядывает. Лучезарный такой, соскучившийся. И опять: “Доктор, я на вас жалобу написал!”

Ну что с него взять! Сущность такая у человека, сутяжная, а в целом добрый. Такое вот противоречие.

Когда главврач понял, с кем имеет дело, он уже напрямую мне письма отдавал. Если секретарша звонит и говорит: “Пляшите. вам письмо!” — то я уже знаю от кого.

Со временем я так наловчилась, что строчила ему ответы за пять минут. Потом бегу к главврачу за подписью. Тот подмахнет не глядя и гонит меня: “Иди, иди со своим жалобщиком, печать только круглую не забудь поставить”.

Иногда я печатаю и рассуждаю вслух:

“…Направление на бесплатное санаторное лечение осуществляется в связи с основным заболеванием. Так как основное заболевание у вашей дочери психическое, написать вам направление по сопутствующему кожному заболеванию…” А дед тут же рядом сидит и подсказывает: “...не представляется возможным”. Он все эти ответы наизусть знал и все равно писал.

Накатает три листа, выждет время, пока жалоба по его подсчетам до нас дойдет, и только тогда приходит.

Я сначала удивлялась, затем обижалась, объясняла, что лучше бы то время, которое трачу на ответы, на беседу с его дочерью потратила. Постепенно я смирилась, привыкла и шутила только, что зря дед себя не жалеет, что все эти петиции к моему начальству, при наших добрых отношениях, лишние хлопоты.

И мы правда как-то практически дружили. Он мне курт домашний привозил, а я ему подшивку газет отделения отдавала. Берегла эти газеты. Санитарки их для хозяйственных нужд выпрашивают, а я не отдаю. Жду, когда мой жалобщик приедет.

Ответы на свои жалобы он всегда хотел получить сразу, чтобы второй раз из района не ехать — почте не доверял.

Бывало, что мне жалобу сверху уже спустили, а их все нет. Тогда я звоню им и приглашаю: “Приезжайте скорее, жалоба уже поступила”.

А порой он привозит дочь, а жалоба ещё не дошла до нас.

Я как его увижу, сразу к делу:

- Жалобу писали?

- А как же! — отвечает он.

- Действительно, что я задаю дурацкие вопросы, — говорю я и добровольно звоню в канцелярию управления здравоохранения: — У вас должна быть жалоба на меня.

Если они её находят, прошу скорее передать её или посылаю за ней кого-нибудь. А если не находили, тогда я даже ругалась с ними иногда: “Как нет? Должна быть. Вот же передо мной сидит человек, который её собственноручно написал. Он издалека приехал. Старый человек, между прочим, у него давление скачет. А ему ещё возвращаться!”

Иногда, чтобы их пуще припугнуть, я передавала трубку деду. Дед повозмущается-повозмущается, положит трубку и говорит мне: “Спасибо, доктор. Хороший вы человек!”

Кемен БАЙЖАРАСОВА, врач, писатель, Алматы