Грядущие поправки в закон о СМИ породили очередной всплеск стенаний. Ох, гос­органам позволят отвечать на запросы редакций не в трёхдневный срок, а через две недели — крест на оперативности и актуальности! Ах, расширят список охраняемых законом тайн и обяжут спрашивать разрешение у героя статьи на огласку его личных данных — смерть жанру журналистских расследований! А проку от этих возмущений? Журналистское поле уже давно напоминает погост, обитатели которого только делают вид, что живые. И то лишь потому, что открыто возмущаться пока не запретили. Свобода слова же, говорите-говорите.

Так со мной однажды общалась хирургическая бригада. Середина 90-х, несложная операция по удалению аппендицита. Холодный металлический стол, накрытый простынкой, и я, привязанная за руки-ноги к нему. К наличию веревок отнеслась спокойно. Доверчиво полагала, что будет общий наркоз и конечности блокируют, дабы предотвратить возможный вред от непроизвольных движений. Потом заметила в руках у медика здоровенный шприц и емкость с новокаином. Действие этого препарата мой организм игнорирует, с таким же нулевым анестезирующим успехом можно было бы и воду вкачать. Но моего предупреждения словно не услышали. И после совершенно зряшной процедуры местного обезболивания начался мрак. Не ожидала, что голосовые связки способны издавать невероятные по своей тональности звуки. А копошащиеся в моем животе доктора в ответ иронично подтрунивали: мол, завязывай, боли-то нет, не придумывай. И мило обсуждали подготовку к дачному сезону, сорта помидорной рассады, какие-то удобрения... Попытку отвлечь внимание засчитала, но темой не прониклась.

Неожиданно тело как бы само по себе решило дать отпор бесцеремонному вторжению. Пожалуй, со стороны сцена смахивала на сеанс экзорцизма. Впрочем, протестные шевеления привели лишь к тому, что путы затянули ещё туже. Дико хотелось потерять сознание, однако рассудок продолжал фиксировать удручающую действительность. Оставалось лишь вращать головой из стороны в сторону и требовать, чтобы врачи хотя бы убрали накидку перед моим лицом: отчего-то возникло острое желание видеть, чем они там за нею занимаются, что скрывают. В конце концов, в моих же внутренностях шарят, имею право знать! Вот только откинуть ограничивающую видимость тряпицу никто и не подумал.

Затем накрыло ощущение полной обречённости. Непрерывная боль в какой-то момент стала привычной, силы изворачиваться иссякли. Пререкаться с хирургами тоже устала. Бесполезно. Но помнится, несмотря на первоначальную панику и нахлынувшее за ней странное безвольное оцепенение, присутствовало понимание, что циники-врачи оказывают помощь, что рана потом заживёт и все будет в порядке. Позже даже благодарила взбесивших меня в операционной медиков. Ведь вроде как проявили новокаиновую заботу, поскольку от общего наркоза организм отходит тяжелее (хотя есть подозрения, что приберегли морфин для более серьёзного случая). А вся их нелепая болтовня сводилась к контролю состояния пациента: реагирует на манипуляции, осознает происходящее, поддерживает осмысленный разговор.

Память сейчас, наверное, не зря разархивировала те воспоминания. Схожие аналогии и чувства возникают, когда смотришь на то, что происходит с журналистикой: ни шевельнуться нормально, ни окружающей картины из-за развешанных повсюду завес не рассмотреть.

Какой уж тут вес перед обществом? А общество, видя нынешнюю неуклюжесть СМИ, тем временем переметнулось в соцсети. Толпа живо подхватывает любой эмоциональный вброс, не обращая внимания на фактическую обоснованность проблем. Приговаривает без суда и следствия и требует всевозможных кар для назначенных ею же виновных. Ответные официальные пресс-релизы выглядят как нелепые оправдания, потому что составлять их толково уже разучились. Вместо внятных объяснений штампуется “прошло совещание”, “ведется следствие”, “принимаются меры”, без указания конкретных подробностей. И вся эта вода копипастом разбрызгивается по лентам новостей. Кого и в чем она убедит? По-хорошему взять бы да убрать эти уродливые ширмы. Но заводится разговор лишь о расстановке дополнительных.

Обречённость. Пациент надежно зафиксирован. Давайте поговорим о рассаде… А то, что вместе с аппендиксом, возможно, резанут что-то жизненно важное, похоже, никого уже не волнует.

Ирина МОСКОВКА, журналист