Недавно наткнулась на понятие технологической сингулярности. Это момент, когда технический прогресс станет настолько быстрым и сложным, что окажется недоступным для понимания. Больше всего меня поразило, что этот гипотетический момент, оказывается, ещё не наступил. Для меня лично он наступил давным-давно, ещё до моего рождения. Когда я родилась, радио уже говорило, телевизор уже передавал изображение, самолёты уже летали, космические корабли бороздили космос. Все. Технический прогресс для меня уже был недоступен для понимания. А потом ведь была ещё и цифровая революция. Куда же недоступнее?

А ведь я не какая-нибудь бывшая двоечница. Я из тех, кто безгранично верил, что знание — свет, а незнание — тьма.

Меня отдали в класс с обучением на русском языке, а я не знала ни одного слова на русском. Когда называли мою фамилию, я вставала. Это правило я усвоила. А дальше — тишина. С таким же успехом моя первая учительница могла бы разговаривать со мной на латыни. Первое время мы общались жестами и мимикой. Через некоторое время я стала улавливать малейшее телодвижение и выражение лица учительницы. И все же первый класс был для меня сплошной психотравмой. “МамА мылА рамУ”, — читала я. В казахском языке ударение всегда падает на последний слог слова. Моё чтение стало гвоздем развлекательной программы жестоких одноклассников. Когда я читала, они хохотали. Я старалась не заплакать. Над теми, кто плакал, смеялись дважды: первый раз на уроке, второй — на перемене.

Надо сказать, что меня никогда не заставляли учиться. Мама просто говорила: “Не будешь учиться, станешь прачкой или уборщицей”. Прачек я никогда не видела. Зато я видела нашу школьную уборщицу. Она была вся такая… коричневая. У неё были некрасивые хлопчатобумажные чулки коричневого цвета и огромный коричневый платок, крест-накрест завязанный на спине. Сын уборщицы учился со мной в одном классе. Он стеснялся матери и при одноклассниках всегда старался показать, что она для него ничего не значит. Однажды я случайно увидела, как он ведёт себя, когда думает, что никто не видит их вместе. Одноклассник что-то весело щебетал, в какой-то момент он вдруг потянулся к матери и поправил выбившиеся из-под коричневого платка волосы. Это был жест любящего сына, который поразил меня. А я-то думала, что он ненавидит её. За платок, за чулки, за коричневость. И за то, что она уборщица.

Эта женщина стала для меня примером того, что случается с людьми, которые не учатся. Их стесняются родные.

В четвертом классе я выбилась в круглые отличницы. Участь уборщицы почти миновала. Осталось только окончить школу и институт. Но в промежутке было испытание физикой.

С появлением физики уверенность в светлом будущем опять пошатнулась. Ни один человек не сказал мне тогда, что физика мне особо не пригодится. Я знаю, что вода проводит ток, а резина не проводит. И этого для обеспечения безопасной жизнедеятельности индивидуума, считаю, вполне достаточно. Во всяком случае, пять десятков с этими знаниями я как-то прожила.

Важнее было то, чему я научилась в первом классе: не плакать и считывать то, что хотела от меня моя учительница.

Когда становится понятно, что интеллект мыслительный ничто без интеллекта эмоционального, многим приходится самостоятельно учиться простым вещам. Этим объясняется востребованность различных психологических тренингов. Как повысить коммуникабельность? Как справиться с эмоциями? О чём говорить на первом свидании?

Врождённая эмоциональная одаренность бывает не у всех. Её тоже надо воспитывать. Раньше семьи уже сами по себе были социумом, все выходило само собой. Хочешь научиться жизни? Бери бидон, иди за молоком в шесть утра, а потом марш собирать металлолом для великих строек коммунизма. Шесть старшеклассников, которые тащат чугунную ванну, всегда знают ответ на вопрос: “Смогу ли я выжить и приспособиться к миру?”

А откуда взять ответы сегодняшним детям?

Возвращаясь к технологической сингулярности, скажу, что она наступит после того, как люди создадут искусственный интеллект. Как сложится ситуация потом — непонятно. Говорят, что на Западе уже задумываются над законами, которые пропишут правила взаимодействия людей с машинами. А до этого у создателей есть время научиться отношениям друг с другом.

Кемен БАЙЖАРАСОВА, писатель