Это отрывок из фронтового письма Максима КОРОТКОВА из сельской глубинки Восточно-Казахстанской области. 1942 год. Максима, а потом и его брата Петра призвали на фронт совсем юными: Максим — 1922 года рождения, Петя — 1925-го .

А дома остались ещё до войны овдовевшая мама, сестра Ксения, которую все ласково называли Синочкой, и брат Матвей.

Ксения — моя родная бабушка. Она бережно хранила пожелтевшие от времени фронтовые треугольнички. Письма сохранились только от Максима.

Парнишка, оставшийся за главу семьи после смерти отца, переживал вдали от дома: “Как у вас в части заготовки дров? Какой хлеб в колхозе: озимый или яровой? Садите ли огород? Пишите все про колхозную жизнь. Здесь (в посёлке Первомайск Московской области. — Е. С.) сейчас 1 кг мяса 18 руб., 1 литр молока 5 руб. В части продуктов так же, как и писал раньше. Только иногда колбасу дают, если нет мяса. Ну, конечно, мяса не столько кушаешь, сколь вы, а по кусочку в обед, утром. Синочка, пишешь про табачок. Прошу тебя ухаживать за ним, как я приеду с фронта, тогда ты уж будешь присылать гостинцы, а сейчас не нужно, потому что мы получаем регулярно через 10 дней по 200 граммов, то есть 20 граммов на день, и коробок спичек на 10 дней”.

Максим, зная, что семье сейчас и без того непросто, как настоящий мужчина, пишет: “Посланные вами деньги 35 р. я получил, но больше не посылайте. Дальше пишете про налог. Налог — скидка за меня должна быть”.

Но порой боец совсем по-мальчишески хвастает: “Я имел счастье полетать на самолёте! И ещё скоро будем прыгать с парашютом. Я являюсь пулеметчиком в отделении. Уже стрелял! Синочка, сейчас бы рассказать тебе, как я прыгал, летал на самолёте...”

В одном из писем Максим пишет: “Писать сильно нечего. Остаюсь жив, здоров, а когда поедем в бой — не знаю. Поди, и завтра — ничего никому неизвестно. Когда будет приказ лично от т. Сталина”.

Во время одного из таких боев Максим был ранен, попал в гос­питаль. А госпиталь разбомбили фашисты... Похоронили парнишку в братской могиле под Сталинградом. А Петя и вовсе пропал без вести.

***

Имена обоих мальчишек, которым никогда не суждено повзрослеть, увековечены на памятнике в селе Бобровка Глубоковского района, откуда они родом.

Моя бабушка Ксения Павловна, та самая Синочка, вместе с супругом, моим дедушкой Трофимом КИСЕЛЕВЫМ, 9 Мая всегда ходили к обелиску, чтобы отнести цветы и вспомнить тех, кто не вернулся с войны.

У деда Трофима, который родился и вырос практически в соседнем с Бобровкой селе — Быструхе, не менее трагичная история, связанная с Великой Отечественной войной. Его отец Николай Федотович Киселев, к счастью, вернулся с войны, но какая это была долгая дорога домой!..

Николай Федотович, уйдя на фронт в 1942 году добровольцем, оставил дома жену и пятерых детей.

“Первые два года мы жили старыми запасами, а вот когда эти запасы закончились, досталось и нам, и нашей маме. С содроганием вспоминаю, как мама с теткой, не по сезону одетые, в 30-40 градусов мороза ходили молотить хлеб, — вспоминал Трофим Николаевич. — Возвращались до костей промерзшие и голодные. Мать полученный там хлебный паек делила между нами. А сама?! Гоша (младший брат. — Е. С.) верил, что это подарок от зайчика… Весну мы ждали как избавление от страданий. С появлением проталин и скот переходил на подножный корм, и… мы. За несколько километров ходили на сопки за слизуном, кислицей, чтобы хоть чем-то заполнить голодный желудок. Многие собирали колоски на высвободившихся из-под снега полях, но употреб­ление такого зерна заканчивалось трагически: люди умирали целыми семьями. Поэтому мать категорически запретила нам собирать колоски”.

В 9-м классе Трофим был вынужден оставить школу, чтобы пойти работать. Как он признавался нам, своим детям и внукам, уходил он с тяжелым сердцем и мысленно дал себе клятву, что он все равно выучится. Брат Толя решил последовать примеру Трофима, только, похоже, нисколько не расстроился из-за учебы. Он, чтобы его наверняка уже не взяли обратно в школу, на прощание сказал в классе, обращаясь к учителю:

- И ты, баран кучерявый, прощай!

***

Семья часто получала письма от отца. Впрочем, о его военных буднях Киселевы и односельчане узнавали и из местной газеты “Стахановец полей”, с которой Николай Федотович поддерживал связь.

“Одна из заметок отца произвела на меня, тогда ещё подростка, очень сильное впечатление, — делился мой дедушка. — В ней отец вместе со своим земляком рассказывал, как в освобожденном от фашистов посёлке доставали из колодца маленьких детей, сброшенных туда немцами”.

Связь с отцом резко оборвалась. В августе 1943 года пришла страшная весть: Николай Федотович Киселев пропал без вести…

Шли годы, закончилась война. Конечно, у жены, детей фронтовика ещё теплилась надежда, что он жив.

“Я очень хорошо помню май 1945 года, — вспоминал дед Трофим. — Я тогда был в школе, у нас шел урок. Вдруг в класс вбегает мальчишка и кричит: “Ребята, ребята, война закончилась! Я по радио слышал!” Что тут началось! Ребятишки вскочили на парты, обнимаются, пляшут и плачут. А мы не знали, радоваться нам или плакать…”

Вернулся Николай Федотович в родную деревню только в июне 1946 года. Истощенный, изменившийся внешне до неузнаваемости, но живой!

Только тогда родные узнали, что все это время он был в плену. Сначала, после того как его контузило, — в немецком, потом — в советском.

“Отец попал в лагерь где-то на территории Белоруссии, — воссоздавал рассказы отца Трофим Николаевич. — Через несколько дней, несмотря на раны, он вместе с пятью пленными бежал. На третий день беглецов поймали. Вторая попытка побега уже из вагона поезда тоже закончилась неудачно. Организаторов побега отец больше уже не видел. Их судьба ему неизвестна. С того момента отец стал одним из многочис­ленных безымянных узников фашистского лагеря в Западной Германии, немецким рабом в угольном бассейне города Саарбрюкона”.

Русских военнопленных поч­ти не кормили. Когда немецкие шахтеры уходили на обед, пленникам давали задание, чтобы они не могли отдохнуть. Пленники умирали ежедневно десятками, сотнями. Такая же участь ожидала и Николая Федотовича.

“На счастье отца, надзирателем к нему приставили другого человека вместо шахтера-нациста, куда-то исчезнувшего, — рассказывал мой дедушка. — Он стал делиться с отцом обедом. Однажды даже попытался проделать эксперимент: сколько же может съесть оголодавший русский?”

Немногим позже Николай Киселев снова оказался на грани смерти. Тайком военнопленные срезали ремни лент транспортера в шахте, шили тапочки, а потом обменивали их на продукты.

Однажды Николаю не повезло: за этим занятием его застали.

“Наказание было одно — смерть. Но отцу снова повезло. Судьба у него была такая — жить! — улыбаясь, констатировал сын фронтовика. — После работы, особенно накануне казни, военнопленных водили в баню. Один из узников скончался. Надзиратель отца и здесь посодействовал: поменял номера пленников и доложил, что его подопечный умер. Так мой отец, уже дважды “похороненный”, остался в живых”.

Николай Федотович умер в 1990 году в возрасте 90 лет, ему довелось нянчить не только внуков, но и правнуков.

***

К сожалению, и бабушки Ксении, и деда Трофима не стало несколько лет назад.

Но желтые треугольники так же бережно хранятся в семье, как и старые фотографии в многочисленных альбомах, которые мы иногда пересматриваем со слезами на глазах.

Память жива!

Елена СУПРУНОВА, фото автора, Усть-Каменогорск,